Яркое образное мышление находило воплощение не только в гоголевских текстах. Писатель проявлял интерес к разным сферам жизни и смело пробовал себя в роли то зодчего, то кулинара, то дизайнера. Причём не без успеха.
Изображение: kulturologia.ru
Гоголя интересовала мода, и он старался от неё не отставать. Более того, не прочь был при случае и покрасоваться. По воспоминаниям одного из преподавателей, Гоголь по окончании гимназии сшил себе новый сюртук песочного цвета с модной клетчатой подбивкой и при ходьбе будто невзначай задевал полы одежды так, чтобы красная щегольская подкладка была всем видна. Одно время черные фраки ему надоели, и он стал искать хорошее сукно синего цвета, интересуясь у приятелей, где таковое можно купить, подбирал к нему крупные металлические пуговицы.
У Гоголя был нетривиальный подход к собственному образу. По воспоминаниям современников, в его гардеробе были такие экстравагантные вещи, как светло-жёлтые панталоны, множество жилетов самых смелых расцветок, да еще и с цепочками и золотыми пуговками, ярко-синий бархатный камзол, белая пуховая шляпа, разноцветный шарф, темный гранатовый сюртук… Видимо, необыкновенная одежда вдохновляла его. Сохранилось интересное воспоминание Сергея Аксакова, заставшего Гоголя за работой над рукописью: «Я едва не закричал от удивления. Передо мной стоял Гоголь в следующем фантастическом костюме: вместо сапог длинные шерстяные русские чулки выше колен; вместо сюртука, сверх фланелевого камзола, бархатный спензер; шея обмотана большим разноцветным шарфом, а на голове бархатный, малиновый, шитый золотом кокошник, весьма похожий на головной убор мордовок. Гоголь писал и был углублен в своё дело».
Гоголю нравились ткани с переходами цвета. По воспоминаниям сестёр, у писателя было множество жилетов, ткань которых переливалась различными оттенками и полутонами. Возможно, это свойство материи в какой-то мере отражало сложную натуру самого Гоголя. Недаром же в одном из писем матери он замечает: «Я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадал меня совершенно». Вот и своего загадочного героя, Павла Ивановича Чичикова, Гоголь одевает по тому же принципу, нетривиально. В первом томе «Мёртвых душ» несколько раз упоминается «фрак брусничного цвета с искрою», а во втором и того таинственней – «наваринского пламени с дымом». Чичиков, «надевши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях», производил впечатление солидного человека: прохожие на улице ему кланялись, на приёме у губернатора сильные мира сего мило улыбались и почитали за своего.
Портрет Чичикова
Интересно, что ультрамодный оттенок фрака из второго тома гоголевской поэмы навеян популярной тогда картиной И. Айвазовского «Наваринский бой». В ней были необыкновенно переданы сложные оттенки моря, а также пламени и смешанного с ним дыма, где сливаются и переходят друг в друга желтое, красное, зелёное, коричневое... Чичиков, как известно, сначала искал на ярмарке любимое сукно «брусничных цветов с искрой», затем «бутылочных» оттенков, а приобрёл нечто экстравагантное - желто-зелено-коричневое, то есть того самого «наваринского дыму с пламенем».
Мастер художественной детали, Гоголь работает над образами своих героев, даёт им не только говорящие фамилии, но и уверенной рукой стилиста, словно опытный театральный костюмер, наряжает их в красноречивые одежды. Госпожа Манилова у него «недурна и одета к лицу», на ней хорошо сидит «матерчатый шелковый капот бледного цвета», в маленькой руке она сжимает «батистовый платок с вышитыми уголками». Собакевич напоминает средней величины медведя, и «для довершения сходства фрак на нём совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны». Похожая на курицу Коробочка одета в тёмное платье и чепец. «Заплатанной» Плюшкин ходит в дырявом халате и с каким-то невероятным тряпьём на шее. Описание экс- и интерьеров добавляет нужные штрихи к портретам персонажей и завершает создание образа. Гоголь так дотошен в изображении деталей, что даже современные театр и кино могли бы причислить его к цеху выдающихся сценографов, декораторов или художников-постановщиков.
Так, «Вечера на хуторе близ Диканьки» потребовали от Гоголя достоверности в описании национальных костюмов, в частности, одеяний малороссийских женщин и девушек. За помощью он обратился к матушке и попросил её прислать точные «названия платья… до последней ленты». Матушка к наказам любимого сына относилась исключительно ответственно, потому гоголевские персонажи одеты в соответствии с модой изображаемого времени. Так, в «Сорочинской ярмарке» мы видим детальное описание некой «неугомонной супруги», восседавшей на возу «в нарядной шерстяной зеленой кофте, по которой, будто по горностаевому меху, нашиты были хвостики, красного только цвета, в богатой плахте, пестревшей, как шахматная доска, и в ситцевом цветном очипке, придававшем какую-то особенную важность ее красному, полному лицу».
Рукодельник Гоголь сам вязал шарфы, плёл из шерсти пояски, кроил платья для сестёр и занавески для их комнат, придумывал узоры для домашних ковров. По воспоминаниям сестры Лизы, Николай Васильевич раскрашивал стены и потолки в доме: «Наденет, бывало, белый фартук, станет на высокую скамейку и большими кистями рисует - так он нарисовал бордюры, букеты и арабески».
«Пушкин и Гоголь» (художник Николай Алексеев)
Был Николай Васильевич и талантливым кулинаром. Во время пребывания в Италии он пристрастился к местной кухне и наловчился сам готовить знаменитую пасту с сыром. В воспоминаниях Сергея Тимофеевича Аксакова есть такой интересный эпизод: «Часа за два до обеда, вдруг прибегает к нам Гоголь, вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны. <…> Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать. Нельзя было без смеха и удивления смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать. Макароны точно были очень вкусны».
Николай Васильевич был лакомкой и сладкоежкой, любил варенье, пирожные, вместо полноценного обеда мог, как ребенок, наесться купленных в кондитерской маленьких пирожков. По воспоминаниям современников, Гоголь любил экспериментировать, сам готовил квас из мочёных лесных груш; из козьего молока и рома делал своеобразный напиток, «эту стряпню называл гоголь-моголем и часто, смеясь, говорил: “Гоголь любит гоголь-моголь”». М. Максимович свидетельствовал: «На станциях он покупал молоко, снимал сливки и очень искусно делал из них масло с помощью деревянной ложки. В этом занятии он находил столько же удовольствия, как и в собирании цветов», а Л. Арнольди вспоминал, как «Гоголь выдумал какое-то новое блюдо из ягод, муки, сливок и еще чего-то».
Писатель знал толк в малороссийской кухне, потому так аппетитны его описания различных блюд (вспомним «Старосветских помещиков»), но и по части напитков из гоголевских текстов можно почерпнуть немало интересного. Устами Пульхерии Ивановны Товстогуб наверняка говорит не только Гоголь, но и его ответственная матушка: «… водка, настоянная на деревий и шалфей. Если у кого болят лопатки или поясница, то очень помогает. Вот это на золототысячник: если в ушах звенит и по лицу лишаи делаются. А вот эта — перегнанная на персиковые косточки; вот возьмите рюмку, какой прекрасный запах. Если как-нибудь, вставая с кровати, ударится кто об угол шкапа или стола и набежит на лбу гугля (шишка, ушиб), то стоит только одну рюмочку выпить перед обедом — и всё как рукой снимет, в ту же минуту всё пройдет, как будто вовсе не бывало».
«Старосветские помещики». Иллюстрация
Интересовал Гоголя и ландшафный дизайн. Он с воодушевлением занимался планировкой домашнего сада, расчищал аллеи, высаживал в определенном порядке деревья. В марте 1827 года он пишет из Нежина матушке письмо, в котором вспоминает, как он раньше с удовольствием работал в саду: «Весна приближается. Время самое веселое <…>. Это напоминает мне времена детства, мою жаркую страсть к садоводству. Это-то время было обширный круг моего действия. Живо помню, как бывало с лопатою в руке, глубокомысленно раздумываю над изломанною дорожкою… Признаюсь, я бы желал когда-нибудь быть дома в это время. Я и теперь такой же, как и прежде, жаркий охотник к саду».
И о полезных свойствах полевой растительности Гоголь знал очень много. Лев Арнольди вспоминал, с каким воодушевлением писатель рассказывал ему о встречавшихся по дороге растениях, называл их по латыни и так, как именовали их крестьяне, знал свойства, качества растений и на что они употребляются. О серьёзности увлечения можно судить и по тому, что Гоголь был знаком со специальной литературой и мог дать ей оценку как практик: «Терпеть не могу эти новые ботаники, в которых темно и ученым слогом толкуют о вещах самых простых. Я всегда читаю те старинные ботаники и русские, и иностранные, которые теперь уже не в моде, а которые между тем сто раз лучше объясняют вам дело».
Обложка «Мёртвых душ». Эскиз Гоголя
Красота окружающего мира Гоголя восхищала, и он стремился её запечатлеть. Некоторые современники отмечают, что он прекрасно рисовал. В путешествиях во время посещения храмов и соборов обращал внимание на резьбу, роспись и искуснейшим образом зарисовывал впечатлившие его орнаменты. Как тут не вспомнить рукастого кузнеца Вакулу из «Ночи перед Рождеством», который и сундуки прекрасно расписывал, и был способен восхититься умением столичных мастеров, чьими трудами было создано дворцовое великолепие.
Видеть красоту и создавать, умножать её – вот, пожалуй, то умение, которое объединяло все увлечения Гоголя. Любовь к прекрасному сквозит во всём, чего коснулся его талант, его гений, будь то цветы в домашнем саду или строки бессмертных произведений.
Автор: Тамара Скок
